ИНТЕРВЬЮ С ОЛЕГОМ БОЙКО
Олег Бойко – украинский гитарист, преподаватель Черниговского музыкального училища, которое сам когда-то окончил (см. биографию на сайте Олега Бойко www.boyko.cn.ua).
16 ноября 2010 года в минском ДК МАЗа Олег Бойко отыграл замечательный сольный концерт.
МЕЧТА О ДЕЗИДЕРИО
– У нас, в Беларуси, гитаристы объединены: есть Клуб Гитаристов Беларуси. А в Украине как минимум два центра – Киев и Харьков...
– Вы заблуждаетесь. Даже в самом Киеве центров штук двадцать. К Минску, Гомелю у меня огромная зависть в этом плане. Я снимаю шляпу перед людьми, которые умеют находить общий язык.
Если сравнивать с музыкой: когда играет один человек, ему можно делать то, что он считает нужным. Играешь в дуэте – можешь делать то, что считаешь нужным, но в меньшем объёме. Ты должен считаться с тем, что делает твой партнёр, его возможностями. Не всегда они на твоём уровне: они могут быть выше, и ты должен тогда пахать больше, они могут быть ниже, и ты должен уступать место, чтобы был дуэт. У вас именно так. Многие люди, наступив на горло личным амбициям, делают очень много для общей гитарной жизни, и получается замечательно.
В Киеве (или Чернигове, только в меньшей пропорции, или любом другом городе) есть люди, которые занимаются своим делом, главное, чтобы им не мешали. А есть люди, которым надо доказать, что они лучше. У нас зачастую даже нет информации о мероприятиях, которые проходят. Люди рассуждают так: я тебя приглашаю, так ты пригласи меня, а если ты не можешь меня пригласить, то зачем мне тебя приглашать? Объяснить это чем-то кроме комплексов и амбиций я не могу. Точно так же в Москве. Москва – это террариум единомышленников, как кто-то сказал, хотя в отдельности все замечательные люди. А в Питере противоположная ситуация. Там масса людей, которые работают на одно дело.
У нас в Чернигове порядка 17 преподавателей. У каждого минимум 10–15 учеников. Плюс их родители, плюс друзья. Это более 2 000 человек. В зале филармонии около 800 мест. Так он должен ломиться на любой концерт! А если люди небольшие деньги сдавали бы каждый месяц, то на эти деньги можно было бы приглашать Рассела и Дезидерио раз в полгода... Но на гитарных концертах, которые у нас не так часто проходят, – от силы ползала. Четыреста человек, и то исключительно друзей того человека, который играет. Не тех, кому это профессионально необходимо, а тех, кто пришёл из уважения, чувства дружбы. Сложилось так, что пианисты на фортепианные концерты не ходят: «Если я пойду на его концерт, значит мне интересно. Значит, он лучше. Я буду показывать, что он лучше меня? Нет. Я крутой». Скрипачи не ходят на скрипичные концерты, гитаристы – на гитарные... Проходят в Киеве конкурсы, фестивали, но если бы это всё было более обобщено, то, я думаю, это было бы на совсем другом уровне. Поэтому мне за Украину больно и тяжело.
ТЁПЛАЯ ВОЛНА
Олег играет на гитаре уже двадцать три года. Он встречался со многими зарубежными знаменитыми гитаристами. Вспоминает Тильмана Хопштока, Дэвида Рассела, Елену Папандреу как замечательных людей, но особенно выделяет одного гитариста:
– Мне очень импонирует Карло Маркионе, уникальный музыкант – знает музыку, наверное, всю. Как-то на концерте он спросил зал: «А что бы вы хотели услышать?» Был там умник: «Фуга ХТК такая-то…» Он начинает играть, причём не просто мелодию, а в фактуре. Потом говорит: «Здесь неудобно», и начинает транспонировать в другую тональность. И это продолжалось полчаса. Я был поражён. Невероятно обаятельный, милейший человек. Можно приводить Рассела, Дезидерио, но Маркионе – это такая тёплая волна.
Можно о каждом рассказывать очень много... Как сказал когда-то Петров, пианист, плохой человек хорошим музыкантом быть не может. Тут уже говоришь не столько о музыканте, сколько о человеке. Я вчера (на концерте в ДК МАЗа. – прим. авт.) не зря сказал, что едешь не столько в Минск, сколько к Олегу Копенкову. Тот человек, с которым общаешься, создаёт определённое впечатление, обстановку. И так же он со сцены воздействует на слушателя. Если эмоциональный заряд положительный, то музыка будет приятной и удовольствие будет от прослушивания однозначно.
– Олег, какие были яркие впечатления, связанные с гитарой?
– Сейчас помнится такой уголочек – первый выход на сцену на международном конкурсе, за рубежом. Я стою за кулисами. Выходит ведущая и говорит: «Олег Бойко, Украина» – и на слове Украина меня начало трясти. Я не помню, что я там играл, но помню, что нога на подставке аж прыгала. Не помню даже результат, только это ощущение...
ТРИДЦАТЬ ВИДОВ СТРУН
– Вы часто бываете в Европе. Чем европейские музыканты отличаются от наших? Почему вы не уезжаете в Европу, как это делают сейчас многие молодые талантливые музыканты?
– Отличаются, прежде всего, ментальностью. У них другие культурные корни, понимание жизни, отношение к ней и, соответственно, отношение к культуре, к музыке. Когда-то организатор какого-то конкурса, немец, сказал, что лучше немцев никто никогда не будет играть Баха. Но это чушь. Да, Бах был немцем, но прошло двести пятьдесят лет после его смерти. Никаких записей его исполнения нет, и никто из живущих ныне не знает, как надо его играть. Есть лишь догадки.
Славянские народы созданы, чтобы преодолевать какие-то препятствия. То ли иго монгольское, то ли войны, бунты, восстания, революции. У нас всегда тотальная разруха. В Европе всё более благополучно (хотя и у них была инквизиция). Количество людей, которые занимаются музыкой, у них гораздо меньше, чем у нас. В силу того, что там есть всё. Возьмём ситуацию лет десять назад. Вы не представляете, как это – нет нот для гитары, нет струн для гитары. Нет ничего. Нет гитар, в конце концов. Когда я учился в консерватории, было так: в ЦУМе привезли «Саварез». Побежали… Нет денег – надо где-то по пути занять, потому что струн потом не будет! Благо, если кто-то выезжал и в Европе покупал. Ноты – только на руках у кого-то: копии, коллекционеры, которые продают, это страшный дефицит. Чтобы что-то сыграть, надо купить это либо взять у хорошего товарища. Не говоря уже о подставках и каких-либо аксессуарах. В Европе же было и есть всё. Прогресс идёт там гораздо быстрее, и в этом плане там гораздо проще. Человек хочет заниматься гитарой, и ничего больше не надо. Это по карману родителям, это не является чем-то особенно дорогим. И они не будут испытывать проблем с поиском аксессуаров, нотного репертуара либо преподавателя. У нас из этой цепочки есть только преподаватели. Даже сейчас у нас хорошие ноты являются дефицитом. Нельзя прийти в магазин и купить. Надо сидеть в интернете, искать, с кем-то переписываться, хотя найти их можно. Струны сейчас можно купить. Но разница в том, что в европейских магазинах висит тридцать видов струн, причём тридцать для классической гитары, тридцать для электрогитары, тридцать для басгитары, и из этих видов тридцать жёсткого натяжения, тридцать среднего, тридцать слабого… Там рынок и экономическая ситуация определяют и решают очень многое. И человек, мне кажется, расслабляется, привыкает, что всё есть. У нас же постоянная борьба, и поэтому люди на дровах делают совершенно невероятные вещи. В принципе это плюс: в худшей ситуации люди добиваются гораздо больших вещей. Как китайцы. Они пашут по двенадцать-четырнадцать часов в день, и всё получается. На последнем конкурсе в Тыхах китаец первое место занял. Скоро гитарная волна с Германии, Польши, постсоветского пространства перейдёт в Китай, и там будут фестивали, конкурсы…
А почему не уезжаю – поздно уже! Если бы когда я первый или второй раз попал за рубеж, мне сказали: «Оставайся», я бы остался. К сожалению или к счастью, никто не сказал. А потом я увидел, что там не лучше, чем здесь. Поверьте мне, пахать там надо вдвое больше, чтобы жить так же. Я человек семейный. Уехать только ради ребёнка… Я не думаю, что ему там будет лучше. Там было лучше. Гораздо лучше. А сейчас там большой кризис. Там стоит зарабатывать, а тратить здесь, но это другое дело. А чтобы зарабатывать там и тратить там, нужно ой как много зарабатывать. Работа, как правило, предлагается сезонно – на полгода, на год. Не вопрос, можно поработать год. А чего жить-то? Я смысла в этом не вижу. Когда люди с устоявшимся здесь социальным статусом уезжают туда, они этот статус теряют. Здесь я кому-то интересен. А там я не могу вечером позвонить другу, чтобы встретиться.
– А из Украины уезжают молодые музыканты?
– Естественно. На учёбу, но с прицелом остаться. Молодой человек ещё здесь ничего не добился, у него здесь ничего нет. Какая ему разница, где строить. Тем более, есть элемент престижа: я-то за рубежом, я-то из Германии! Если бы мне сейчас предлагали остаться, я бы очень думал. Ребятам молодым проще. Они одиночки пока. У них есть время обустроить жизнь. А процесс обучения даёт смысл существования: я не просто так здесь, я учусь. И пока процесс обучения идёт, я обустраиваюсь и могу понять: либо я здесь женюсь (или выхожу замуж), либо я еду домой. Но европейские дипломы у нас не легализируются. Неважно, как человек учился. Он приезжает сюда, а тут другой, который учился тут, и у него диплом, место работы, квартира и семья. А тому надо начинать с нуля. Это прагматично.
КОМПОЗИТОР АЛЬБЕНЍС
На концерте в ДК МАЗа Олег исполнил свою обработку украинской народной песни «Несе Галя воду», но композитором называть себя не хочет. Обработку он сделал, чтобы играть за рубежом, когда люди хотят услышать что-нибудь украинское.
– Можно назвать композитором человека, который придумывает музыку. Но вот сидит ребёнок, рисует и что-то поёт – чем не композитор? Просто его музыка не записана. Композитор – это человек, который получил профессиональное образование по композиции. Я его профессионально не получал. Это мои попытки узнать, что это такое. Исключительно из любопытства.
Я не хочу ставить себя в ряд с профессиональными композиторами, у которых это здорово получается. Есть замечательные композиторы. Вот Евгений Гридюшко не так давно тоже стал композитором. Олег Копенков сочиняет пьесы. Я так не умею. У меня всегда была проблема написать для гитары, а ещё и просто.
– Сейчас вы работаете конферансье, выступаете на большой сцене, преподаёте и участвуете в интересных проектах. Чем вы планируете заниматься дальше?
– Конферансье я стал тоже по необходимости, как и Олег Копенков. Имена композиторов и названия произведений далеко не каждый гитарист произнесёт. Я наслушался: Альбенѝс… Если конферансье гитарист, это шикарно. Он правильно это расскажет, как Олег, правильно эмоционально это подаст, и человека прослушивающего это настраивает. Если расскажешь какую-то историю, то слушатель уже более заинтересован, и если произведение будет хорошо сыграно, то оно больше понравится. А поскольку сам это играешь, сам об этом больше узнаёшь. И можно этим поделиться. Есть элемент просветительской деятельности. Возможно, буду заниматься исполнением, это мне нравится. Я работаю как преподаватель. Это мне тоже нравится. Ну, в зависимости от того, с кем я это делаю. Ребята зачастую замечательные. Они молодые, с ними интересно. Им пока ещё со мной интересно. Это полезный и интересный взаимообмен. Что касается проектов… Сейчас мы постоянно сотрудничаем с моей хорошей подругой, флейтисткой, она выдумывает такие вещи!
Олег Бойко, Марина Гончаренко, Роман Олещенко и Константин Прищепа создали проект «HandsOn», соединив гитару, вокал, трубу и перкуссию.
– Ребята меня втянули, хотя времени нет. Но я был инициатором. Классно, когда у взрослых людей блеск в глазах. Но поскольку все люди занятые, то решили не просто поиграть, а сделать так, чтобы это имело смысл. Сейчас диск записываем. Концертов много, но от многих приходится отказываться, потому что кто-то из нас не может.
НА КОНКУРСЕ И НА КОНЦЕРТЕ
Олег преподаёт в Черниговском музыкальном училище. Вот что он рассказывает о своей методике преподавания:
– Я должен научить вас играть, значит, я должен вам рассказать, как это делал бы я. Не так, как вы бы это делали, а как бы я это делал. Но в силу ваших физиологических особенностей всё это меняется (бывают руки маленькие, бывают большие). Мнения не могут и не должны быть одинаковыми. Но обучение для студента сводится к доверию преподавателю. Если его нет, проверить, правильна ли методика твоего преподавателя, сложно. Обучение более профессиональное (пусть не в училище, а в консерватории) – сопоставление мнений. Человек в консерватории умеет уже всё. Он играет, он разбирается, он обладает всеми навыками. Ему нужно в голове создать свою методику. Благодаря общению. Что касается училища, тут необходима передача навыков, потому что только в идеале человек приходит после семи лет музыкальной школы подготовленный. Люди приходят из районов, из районных центров, где преподают негитаристы, неспециалисты. Студентов надо переделывать, что очень сложно. Выпустить так, чтобы в будущем они у тех детей, которых будут учить в музыкальных школах, не отбили желание заниматься на инструменте. И чтобы дети более-менее правильно это делали. Чтобы, если поступят в училище, не пришлось переделывать. Подход к студентам дифференцирован. С теми, кто хочет поступать в консерваторию, решаются другие задачи. Меня часто нет, поэтому мы занимаемся по текущему графику. Зачастую со студентами однозначно интересно.
– Ваши студенты выигрывали конкурсы?
– Человек семь точно. У двоих даже несколько побед. Многие сейчас учатся дальше в Киеве, Одессе, за рубежом. Со многими мы поддерживаем отношения. Но достижения на конкурсах – это такая мерзкая штука на самом деле! Достижение чего-то на конкурсах отбивает умение играть вообще. На конкурсах есть определённые требования, и их надо выполнять. К концертному исполнению это не имеет никакого отношения. Как стрельба из лука по мишени и стрельба из лука во время войны с индейцами по врагам, так конкурсное исполнение и исполнение во время концерта на сцене – две диаметрально противоположные вещи. Во время конкурса эмоции надо отключать, чтобы они не мешали, во время концерта только на них и надо играть. Когда я подготавливаю людей к конкурсу, это жуткая работа – как для них, так и для меня. Но надо просто дать понять, что к музыке это не имеет никакого отношения. Чтобы они не заблуждались, чтобы потом не переносили вот это на сцену. Потому что слушать это малоинтересно. К сожалению, зачастую бывает необходимо добиться каких-то успехов в конкурсах, чтобы у тебя был некий социальный статус. Если объявляют лауреата пятидесяти шести международных конкурсов, его идут слушать. Хотя за рубежом этого нигде нет: на афишах не пишут, на работу не требуют. Но поиграть в конкурсе – это большая наука, это очень интересно. В процессе общения, прослушивания других происходит рост невероятный.
Я неоднократно сидел в жюри. Неблагодарная работа. Из ста конкурсантов можно увидеть только двоих, которые выходят играть музыку. Все остальные выходят отчитываться и получать замечания. Ещё не сыграв, они уже в проигрыше, потому что они выходят играть перед жюри, а не перед публикой. Невероятно сложно психологически это перестроить. Такие эфемерные вещи, как психология, как правило, очень сильно проявляются в физиологии человека. Когда он думает не о том, красиво или некрасиво играет, а чисто или не чисто. Когда я сижу в зале на живом концерте, это должно быть не чисто. В этом, собственно говоря, и кайф. Я слышал пару человек, которые играют вживую без единой ошибки, но это говорит о том, что человек эту программу играл нереально долго. Она настолько укатана, что исполнитель может читать газету и спокойно играть. И причём пальцы будут делать эмоции, эмоциональность тоже доводится до автоматизма. Если радостно – звук такой, грустно – звук другой, это всё выражается в работе мышц. Это страшная вещь на самом деле. Нельзя долго играть одно и то же, надо от него отдыхать.
И подготовка к конкурсному исполнению совершенно другая. Тут надо жюри удивлять, надо показывать своё совершенство, которого нет на самом деле. На концертах мы должны доставлять удовольствие слушателям, чтобы нас приходили слушать ещё. На конкурсе важна технология исполнения: а как у него движется рука, а какое крещендо, а здесь чепуха какая-то, а здесь почему не в стиле, а это не в жанре… Во время концерта обычной слушатель не обратит внимания, в стиле, не в стиле – это уже на совести музыканта. И вот эта разница очень существенна, очень важна. Когда люди, выиграв много конкурсов, начинают это переносить на сцену, зачастую это слушается не очень хорошо. Я знаю людей, которые конкурсно играют на сцене, и это звучит здорово, это эпатаж полнейший. Но третий раз это слушать уже сложно.
МАЯЧКИ НА ПАССАЖЕ
– Возможно ли играть на концерте без ошибок?
– Человек, когда говорит, заикается, слова путает. Дикторы профессиональные, бывает, такого наговорят. Это вполне нормально. Ошибки на концерте вполне допустимы. Хотелось бы, чтобы они не мешали прослушиванию, а если их слишком много, это, естественно, ни в какие ворота не лезет. Но любой срыв – это показатель, сирена, он говорит о технической недоработке в определённом месте. Как правило, проблема в аппликатуре. На концерте надо сыграть эмоционально насыщенно. А ошибки надо предусматривать при работе над произведением, исключать их максимально. Но не стоит их бояться. Зачастую, когда человек ошибается, он не может дальше играть либо дальше уже слушать нечего. Мы все ошибаемся. Это естественное, нормальное проявление жизни. У компьютеров случается – так что о людях говорить? Это не плохо. Ошибки не дают нам расслабляться. Играю пьесу – замечательно, уже можно её во сне играть. Расслабился – бах, слетел где-то. В любом случае ошибки – это сирены, маячки, которые о чём-то говорят. Просто их надо правильно понимать и правильно уметь с ними работать.
К сожалению, в нашей учебной системе никто нигде не говорит, как себя надо вести на сцене. Не вышел-поклонился, а как готовиться и психологически, и технологически. Это очень важные нюансы. Надо дома, в работе сделать так, чтобы было удобно играть. Проще допустить ошибочку, подумать, в чём дело, и решить её. А у нас так: человеку нравится то, что он делает, но он боится выходов на сцену панически. Как врач, который боится крови. Он своей профессии панически боится. Он выходит на сцену четыре раза в год, и это для него как Голгофа какая-то. А на самом деле это наиболее приятный момент. К этому надо стремиться, этого надо ждать. А у нас: «Через неделю! О нет!» Честное слово, как я к стоматологу хожу, точно так же.
ИМПУЛЬС УДОВОЛЬСТВИЯ
– Что нужно, чтобы слушателю понравилось исполнение?
– Если вам интересно то, о чём вы говорите, то вы этот интерес вкладываете в свой рассказ, возможно, мне будет интересно. Если вам неинтересно, то и мне точно будет неинтересно. Поэтому лучше найти интерес, чтобы эмоционально наполнить и отдать. Для этого можно придумать видеоряд. Не обязательно буквальный. Есть «Фантазия 2000» Уолта Диснея – мультфильмы, снятые под определённую музыку, уже готовую, классическую. Там хорошо показана образность музыки.
И ещё образы помогают переключиться. Если в концерте произведения Баха, Шопена, Стравинского – совершенно разные, как быстро перестроиться? Эмоциональный ключ помогает войти в нужное состояние достаточно быстро.
А ориентироваться на публику я не пытаюсь. Когда кто-то бубнит, я стараюсь не отвлекаться, потому что меня мысли могут завести далеко. Конечно, приятно, когда публика слушает. Ловишь этот кайф, и начинается что-то большее. Бывает зеркальный импульс: мне интересно – залу тоже, начинает раскачиваться, получается колебание, более объёмное в плане получения удовольствия от прослушивания.
– Насколько реально почувствовать исполнителю такой импульс? В чём он выражается: тишине, аплодисментах?
– Тишины полной не бывает. Но бывает ощущение полной тишины: будто бы все сидят и – выдохнуть не могут. Руками его не потрогать. Но ощущения в любом случае есть, причём ой какие. Это тот наркотик, ради которого многие этим и занимаются. Ощущения очень приятные. Чувство самоудовлетворения, самоотдачи. Контакт с залом. Без этого не было бы так интересно, и многие люди не выступали бы. И поскольку этим занимаются люди в основном творческие, им, может быть, больше дано это ощутить. А раз они это больше чувствуют, значит, они больше от этого кайфа и получают. Я уверен, что что-то есть.
– По-моему, это хорошо проявляется, когда исполнитель заканчивает произведение, и зал ещё секунд пять молчит, не аплодирует.
– Да, такое бывает. В эту паузу ещё звучит музыка. Значит, человек задумался. А раз задумался, значит, всё, в принципе, прошло хорошо.
АВАНГАРД
– У вас очень широкий репертуар, но ни у нас в Минске, ни на дисках, которые вы записали, не было авангардных, экспериментальных произведений. Как вы относитесь к таким вещам?
– Мне нравится слушать музыку, как и тем людям, которые сидят в зале. Мне нравится играть музыку. Музыку авангардную я играл, был вынужден разучивать для конкурсов. Но я не совсем понимаю её, она мне не совсем близка, поэтому играть мне её не совсем нравится.
Однажды паренёк, который сочинял произведения такого рода, объяснил мне: «Я так чувствую». Чувствуют все по-разному. Но чувства должны быть оправданы. Почему-то в классическую, романтическую, барочную эпохи люди умели находить логичный выход этим чувствам. А те люди, которые на балах слушали эту музыку, были музыкально образованы и могли оценить мастерство того или иного исполнителя или композитора.
Моцарт играл на концертах на 95 процентов свои произведения. То есть программа состояла на 95 процентов из современной музыки. Сейчас на концерт, состоящий из современной музыки, мало кто пошёл бы! Программа процентов на 80 состоит из несовременной музыки. Это барокко, романтика, классика. А современная – только оттенить, показать.
Благодаря Равелю с Дебюсси произошла «французская революция»: они не стали поднимать уровень массы до того, что было, они этот уровень опустили к массам. Началась популяризация. Теперь композиторы пишут о своих ощущениях. Но великие писатели писали об ощущениях других людей. О том, что близко многим и тревожит многих. Ведь чтобы стать популярным, надо задеть больший слой. Сейчас есть дисбаланс: популярных современных композиторов очень мало. И те, которые пишут авангардную музыку, становятся известными из-за необычности. Это эпатаж, не более того. Человек думает – это такая американская психология: чем бы удивить? Удивлять надо умением, талантом. А если его нет, приходится удивлять глупостью. У меня с этой музыкой не сложилось. Хотя есть хороший композитор, музыка которого мне нравится, – Мартин. Его четыре маленьких пьесы – действительно замечательная авангардная музыка. Но в целом это не моё.
КРЫЛЬЯ БАБОЧКИ
Гитара, с которой Олег выступал в Минске, у него с 2003 года. Это инструмент немецкого мастера Дитера Хопфа, называется он «La Portentosa Grande Furioso» (grande – великий, furioso - неистовый). Задняя дека и обечайки в нём сделаны из какаболо (один из видов палисандра Рио). Олег рассказывает, что «какаболо» значит «крылья бабочки». Действительно, рисунок древесины на задней деке напоминает крылья. Они именно такие, какие считаются лучшими: размах небольшой, а контур не очень отчётливый.
– Этот инструмент – один из лучших из тех, что я слышал. Во-первых, потому что мой инструмент, во-вторых, он обладает такой поразительной для палисандрового инструмента чертой, как сила, и богатством тембра. Мне он очень нравится, и сейчас он меня более чем устраивает, причём есть огромный потенциал. Можно пожелать такой любому музыканту, потому что инструмент действительно стоящий. Я слушал Контрераса, у которого двойные деки, инструменты австралийских, израильских мастеров. По-своему очень классные, но немножко не моё, не то. У моего инструмента есть небольшие особенности. Здесь использован карбон, материал очень прочный и лёгкий. Из него сделаны распорки, которые натягивают корпус, верхнюю деку делают более овальной, выпуклой, как у скрипки. За счёт натяжения верхней деки она вибрирует чаще, соответственно звук идёт мощнее и плотнее. В целом я очень признателен Хопфу за такое вот чудо.
Ольга ЧИЧИНА